Его батальон
/ Меню / Вверх /
Глава 21.
Было тихо, как прошлой ночью. Волошин хоронил убитых. Подровняв
воронку, углубившую траншею, двое раненых и двое из комендантского
взвода сносили убитых со склона высоты. "Не очень аккуратная, зато на
хорошем месте, с широким обзором в тыл... Немецкие очереди сюда не
залетали, и ничто уже не тревожило отрешенный покой убитых". Крайним
положили Круглова, Волошин стоял молча, всем деловито распоряжался
Гутман. После смещения Волошина ординарец, чтобы не идти к Маркину,
сбежал в девятую роту, где по собственной инициативе возглавил взвод
новичков. При атаке его ранило в шею, но он не ушел в санчасть. Маркина
с простреленной голенью отправили в тыл.
Подсчитав восемнадцать убитых, Гутман огорчился, что могила
оказалась маловатой. Принесли еще одно тело. Посветив фонариком,
Волошин застыл: "Вера". Она погибла в спирали Бруно. "Вот так бывает, -
покаянно подумал Волошин, расслабленно распрямляясь. - Не хватило
настойчивости вовремя отправить из батальона, теперь пожалуйста -
закапывай в землю..." В могиле лежал Самохин с простреленной головой,
здесь же ляжет и Вера, его фронтовая любовь, невенчанная и
нерасписанная жена ротного. И с ними останется так и не рожденный
третий. Волошин сглотнул тяжелый ком в горле. Капитан боялся, что
вот-вот принесут Иванова, но среди убитых его не было, не было и в
воронке, где днем его перевязывал Волошин. Возможно, командира батареи
успели отправить в тыл, после ранения его никто здесь не видел.
Хоронили Гайнатулина. "Вот и еще один знакомец, - подумал капитан, -
значит, не минула его немецкая пуля. Не много же тебе пришлось испытать
этой войны, дорогой боец, хотя и испытал ты ее полной мерой. За один
день пережил все, от трусости до геройства, а как погиб - неизвестно".
Погибшего и изуродованного Чернорученко комбат приказал перевязать.
Гутман, стоя в могиле, быстро обмотал голову и лицо Чернорученко
бинтом, стали хоронить остальных. Крайним оказался Самохин, капитан
приказал рядом положить санинструктора Веретенникову. "Пусть лежат.
Тут уж никого бояться не будут", - пробормотал Гутман. Волошин подумал:
"Тут уже никому ничего не страшно, уже отбоялись".
Погибших уместили в два ряда, Гайнатулина втиснули в узкую щель в изголовье.
"А чем плохо? - сказал Гутман. - Отдельно, зато как командир будет".
Погребение закончилось, оставалось закопать могилу и соорудить
земляной холмик, в который завтра тыловики вкопают дощатую фанерную
пирамидку со звездой. Батальон пойдет дальше, когда получит приказ
наступать, пополнится новыми бойцами, офицерами и еще меньше останется
тех, кто пережил этот адский бой и помнил тех, кого они закопали. А
потом и совсем никого не останется. Постоянным будет лишь номер полка,
номера батальонов, и где-то в дали военного прошлого, как дым, растает
их фронтовая судьба.
Выполнив долг перед мертвыми, живые закурили. Гутман сказал, что
не надеялся выжить, а вот ведь пришлось закапывать других. Волошин
промолчал, не поддержав словоохотливого ординарца. С каким-то большим
куском в его жизни отошло его трудное командирское прошлое, и вот-вот
должно было начаться новое. Сегодня он в полной мере хватил солдатского
лиха и уплатил свою кровавую плату за этот вершок отбитой с боем земли.
Волошин думал, куда идти, он был ранен и формально имел право идти
в санроту, откуда на недельку-другую могли отослать в медсанбат.
Соблазнительно было отоспаться и отдохнуть. Но если бы там можно было
забыть обо всем пережитом, вычеркнуть из памяти то, что будет грызть и
мучить. Он знал, что тыловой покой за день-два надоест, и он будет
рваться в бой - это его фронтовая судьба, кроме которой у него ничего
больше нет. Другой, на беду или на счастье, ему не дано.
Гутман первым увидел и показал капитану на бегущего к ним Джима.
Пес бросился на грудь хозяина, едва не свалив с ног, облизал его
шершавую щеку. После пережитого обретение Джима оказалось куцей,
невсамделишной радостью. Гутман показал на обрывок поводка: "Он же у
них сорвался. Во же скотина!" "Скотина - не то слово, Гутман", -
ответил Волошин, усаживая собаку рядом. Быстро успокоившись, Джим
привычно "застриг ушами", осторожно оглядываясь по сторонам. Волошин
приказал Гутману сопроводить раненых в санчасть. Ординарец удивился,
что раненый комбат остается. Они распрощались, надеясь еще свидеться.
Кликнув Джима, Волошин пошел к себе в батальон. Неважно, что его
ждало там, не имело значения, как ему будет дальше. Главное - быть с
теми, с кем он в муках сроднился на пути к этой траншее. И пусть он для
них не комбат, что это меняет? Он - их товарищ. Генералы не властны над
его человечностью. Потому что Человек иногда, несмотря ни на что,
становится выше судьбы и, стало быть, выше могущественной силы случая.
Он устало шел к недалекой вершине.
Война продолжалась.
/ Меню / Вверх /
